Эгле

Однажды вечером три сестры купались в озере.

Вот они наплавались, наплескались и вышли на берег. Две старшие оделись, а младшая - её Эгле звали - только руку протянула к рубашке, вдруг кто-то как зашипит на неё! Посмотрела Эгле - это уж забрался в рукав.

—  Уходи прочь! - закричала девушка.

—  Пообещай, что пойдёшь за меня замуж, уйду,- сказал уж человеческим голосом.

Эгле рассердилась, а сёстры смеются.

—  Чем не жених тебе! - говорят. - Соглашайся, сестрица.

И побежали домой.

Осталась Эгле одна на берегу. Солнце зашло, совсем стемнело. Страшно Эгле, да как без рубашки домой пойдёшь?

—  Милый уж, отдай рубашку! - просит она. А уж всё своё твердит:

—  Назовись моей невестой.

—  Ну ладно, - крикнула Эгле, - будь по-твоему!

—  Уж выполз из рукава. А Эгле схватила рубашку и скорей за сёстрами.

На другое утро села Эгле у окошка пряжу прясть. Сидит прядёт, песни поёт. Про ужа и думать забыла. Вдруг слышит - во дворе зашуршало, зашипело. Глянула девушка в оконце, да так и обмерла со страху. Полон двор ужей! Шипят, извиваются. А три самых больших, самых толстых вползли на порог, в щёлку под дверью - в дом проскользнули.

Эгле - скорей из комнаты да в клеть. Забилась в уголок, дрожит от страха. А ужи говорят отцу с матерью:

—  Пришли мы сватами от самого царя озёрных вод. Снаряжайте вашу младшую дочь. Она за нашего господина обещала замуж пойти.

Что тут делать! Пусть хоть царь, а всё равно гад ползучий, уж холодный, - как за такого любимую дочь отдать! Но и отказать нельзя - сама девушка слово дала.

Как раз в ту пору у них старуха соседка гостила. Та старуха и говорит потихоньку отцу с матерью:

—  Отдайте вместо дочери белую гусыню. Где ужам разобрать!

Отец с матерью так и сделали. Вынесли белую гусыню и говорят сватам:

—  Вот наша младшая дочь. Везите поскорее невесту к жениху.

Ужи посадили белую гусыню в корыто и повезли её со двора. Только подъехали к воротам - слышат, кукушка на заборе кукует:

—  Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Гусыню сосватали. Ку-ку!

Воротились ужи в дом, зашипели, засвистели - подавай им настоящую невесту.

Опять старуха соседка шепчет отцу с матерью:

—  Выведите им белую овечку.

Мать с отцом привели белую овечку.

—  Не хотелось с дочкой расставаться, - говорят, - да что поделаешь! Берите её, ведите к жениху.

Ужи повели белую овечку. Полдороги прошли, как вдруг с дерева опять кукушка закуковала:

—  Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Овечку сосватали. Ку-ку!

Приползли сваты назад.

—  Нет, - говорят, - не та невеста. А старуха соседка всё учит:

—  Отдайте ужам белую корову.

Привели белую корову, алой лентой ей шею обвили, отдали сватам. Ужи погнали по просёлку белую корову, до самого большака довели. А там в кустах кукушка сидит, по кукушечьи говорит:

—  Ку-ку, ку-ку! Девушку припрятали, Корову сосватали. Ку-ку!

Воротились сваты, говорят:

—  Мы к вам с честью, а вы вот как! Три раза нас обманули! Смотрите, в четвёртый обманете - не миновать вам беды. Зубами изгрызём мы ваши деревья в садах, хвостами побьём посевы на полях.

Эгле услышала эти слова и вышла к сватам.

—  Я, - говорит, - слово дала, я и отвечаю. Ведите меня к жениху.

Сваты по дороге ползут, за сватами Эгле идёт, за Эгле ужи в пыли вьются - невесту к жениху провожают. А кукушка за ними летит, по кукушечьи говорит:

—  Вот это невеста! Умна и прелестна,

Стройна, точно ёлка,

Кудри - как из шёлка!

Подошли к озеру. Вода в озере запенилась, забурлила и отхлынула от берега. А на прибрежном песке юноша появился - статный, красивый, в богатой одежде.

—  Я жених твой, - сказал Эгле юноша. - Зовут меня Жалтис. Для других людей я уж, а для тебя, девушка, сбросил я змеиную кожу, тебе одной открыл своё имя. Полюбишь меня, красавица?

—  Полюблю, - сказала Эгле, - буду тебе верной женой. - И пошла за женихом в подводное царство.

С тех пор девять лет минуло. Эгле родила своему мужу двух сыновей и дочку. Хорошо жилось Эгле. И дети удались ласковые, послушные, и муж её любил и берег. Только вот затосковала Эгле по родному дому. Стало ей подводное царство не мило, захотелось на отца с матерью поглядеть, ласковым словом с братьями перекинуться, с сёстрами за прялкой песни спеть. Просит она мужа:

—  Отпусти меня, Жалтис, домой погостить, отцу с матерью показать наших деток. А Жалтис не отпускает.

—  Разве плохо тебе в подводном царстве? - спрашивает её.

—  Нет, хорошо, - отвечает Эгле, - да плоха та дочь, что отца и мать своих забудет навеки.

—  Ну, будь по-твоему, - говорит Жалтис. - Отпущу тебя, только прежде спряди ты мне золотую кудель.

Эгле села за пряжу. День прядёт, другой прядёт, а кудель всё не убывает, будто даже больше становится. А старая нянюшка, которая младшую дочку нянчила, поглядела, как Эгле пряжу прядёт, покачала головой и говорит:

—  Хоть до моих лет доживёшь, и то тебе не спрясть всей кудели.

—  А что же, нянюшка, делать? - спрашивает Эгле.

—  А ты накали спицу в огне да и проткни ею кудель.

Взяла Эгле спицу, накалила и только воткнула в кудель - вдруг выскочила из клубка большая жаба. Эта жаба в кудели сидела и выпускала изо рта золотые нити. Эгле с одного конца пряжу пряла, а с другого конца кудель ещё длиннее становилась. Ну, а теперь Эгле всю кудель в одну ночь спряла.

Наутро приносит она мужу пряжу и говорит:

—  Что ты велел, то я исполнила. Исполни и ты, что обещал.

—  Хорошо, - ответил Жалтис, - я от своих слов не отказываюсь. Отпущу тебя к матери и отцу, когда ты эти башмаки сносишь.

Жалтис достал из-под лавки железные башмаки и подал их жене. Обула Эгле железные башмаки. С утра до вечера ходит по острым камням, на скалы взбирается, а на железной подошве хоть бы царапина!

Нянюшка смотрит на неё и головой качает:

—  Зря себя, доченька, мучишь. Сто лет проживёшь - сто лет башмаки целы будут.

—  Научи, нянюшка, что делать! - просит Эгле.

—  Снеси кузнецу и вели их в горн бросить. Так Эгле и сделала. Кузнец перекалил железо в горне - стало оно ломкое да хрупкое, что стекло. В один час износила Эгле башмаки. Приходит она к мужу и говорит:

—  Теперь отпустишь?

—  Отпущу, - говорит Жалтис. - Только как же ты без заячьего пирога в родном доме покажешься? Смотри, осудят тебя люди - загордилась, скажут.

Тут Эгле и вспомнила. Ещё когда она маленькой была и случалось отцу с матерью куда-нибудь из дому уезжать, никогда они с пустыми руками не возвращались. Привезут пирог, всех детей куском оделят и притом такие слова скажут: "По дороге шли, в заячий домик зашли, заяц нам пирог испёк, вот и вам кусок". Так по всей Литве исстари велось. Стыдно стало Эгле, что дедовский обычай забыла, и побежала печь пирог. А муж потихоньку все ведра и горшки припрятал, одно решето оставил. Как в решете воду носить, как тесто месить? Вода прольётся, мука просыплется.

Но и тут старая нянюшка помогла. Она взяла ржаного хлеба и залепила дырки. Эгле замесила в решете тесто - ни капельки воды не пролила, ни горсточки муки не просыпала.

Испекла Эгле пирог и стала с мужем прощаться. Муж ей говорит:

—  Больше девяти дней не гости. И смотри, как назад пойдёшь, чтобы никто тебя не провожал. Стань на берегу и позови меня так:

—  Если жив мой друг бесценный -

Забурли, вода проточная,

Из пучины брызни, пена,-

Пена белая, молочная!

Если ж милый мой убит

И в пучине тёмной плавает -

Над волною закипит

Пена красная, кровавая.

И вы, мои сыновья, и ты, дочь, слово дайте: о чём знаете, людям не рассказывать. Дали дети слово.

Тут Жалтис обернулся ужом и вынес жену с детьми на берег озера. Вот радости-то было, когда Эгле со своими детьми в родной дом постучалась! Отец и мать дочерью да внуками не налюбуются, братья, сёстры с Эгле не наговорятся.

Только соседи их дом стороной обходят и говорят:

—  Вернулась ужиха с уженятами. Хорошо ещё, мужа своего дома оставила. Не было бы от них беды!

Братьям обидно. Стали они сестру уговаривать:

—  Откажись от мужа, оставайся с нами навеки. А придёт муж за тобой - мы тебя не выдадим. Эгле отвечает:

—  Не дело вы, братья, говорите. Как жене от живого мужа отказаться, как детей родного отца лишить? И не придёт муж за мной - я сама, как время поспеет, из вод озёрных его вызову.

—  А как ты его вызывать станешь?

—  Эх, братья,- отвечает Эгле,- не вам его звать, не вам про то и знать. А меня лучше не спрашивайте, всё равно не скажу.

А старуха соседка учит братьев.

—  Не с той стороны, - говорит, - подступаете. Что мать не скажет - малые дети выболтают.

Вот собрались братья ночью в лес коней пасти и старшего сына Эгле с собой взяли. В лесу коней на зелёную траву пустили, разложили костёр и стали мальчика выспрашивать, как отца по имени зовут и на какой он зов отзывается. Ничего им старший сын не сказал. Лаской выспрашивают - отмалчивается, побоями выпытывают - только слёзы льёт.

—  Ну, - говорят братья, - этот в мать пошёл, может, с младшим лучше сговоримся.

Утром вернулись они домой. Эгле спрашивает у сына:

—  Отчего у тебя, сыночек, глаза красные?

—  В лесу костёр дымно горел, - отвечает ей сын, - вот глаза и покраснели.

На следующую ночь опять пошли братья в лес коней пасти и зазвали с собой младшего сына Эгле. Да и от него ничего не добились. Вернулись наутро домой. Эгле глянула на сына и спрашивает:

—  Что это, сыночек, и у тебя глаза красные? Не обидели ли тебя дядюшки?

—  Нет, не обидели, - отвечает ей сын. - Я всю ночь не спал, коней стерёг, вот и покраснели глаза.

И на третью ночь собрались братья в лес. Приласкали они маленькую племянницу и с собой заманили.

Была она у матери с нянюшкой любимым дитятей. Никто её никогда и пальцем не тронул, злого слова не сказал. Вот стали её дядья выспрашивать да выпытывать. Она в землю глазками упёрлась, молчит, только головой качает: "Не знаю я ничего". А как пригрозили ей дядья гибким прутом, она задрожала вся, побелела, как платок, да всё и рассказала. И как отцово имя - сказала, и на какой он зов отзывается - открыла. Ну, дядьям только того и надо. Ещё пригрозили ей, чтобы она перед матерью и словом не обмолвилась, и отвели её домой.

А сами захватили косы, пошли к озеру. Сделали они своё злое дело, косы о траву вытерли и воротились назад. Только стали косы в сенях вешать, услыхала Эгле железный звон, и сжалось у неё сердце.

—  Что, братцы, - спрашивает, - вы так рано на работу поднялись?

Братья отвечают:

—  Густая трава по утренней росе ровнее ложится.

А Эгле всё душой неспокойна. В тот же день собралась она назад, к мужу. У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестёр, братьев обняла - никому провожать себя не позволила. Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж её научил:

—  Если жив мой друг бесценный -

Забурли, вода проточная,

Из пучины брызни, пена,-

Пена белая, молочная!

Если ж милый мой убит

И в пучине тёмной плавает -

Над волною закипит

Пена красная, кровавая...

Тут всколыхнулись озёрные воды, пеной вспенились. Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь. И со дна голос послышался:

—  В час туманный,

В час рассветный

Я людьми загублен злыми.

Дочка милая,

Зачем ты

Назвала отцово имя?

Заплакала, зарыдала Эгле. Потом обернулась к детям и сказала:

—Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа. Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом со злыми убийцами нам не жить. Пусть же будет так, как я скажу:

—  Сыновья мои родные,

Вы сдержали слово твёрдо -

В дуб и ясень превратитесь,

Не сгибаясь, стойте гордо.

Ты же, маленькая дочка,

Не сильна в беде душою,

Стань пугливою осиной,

Трепещи всегда листвою.

Мне же елью стать печальной,

Стать угрюмой, тёмной елью,

Лить потоки слёз янтарных,

По ночам стонать с метелью.

И как сказала, так и сталось: старший сын превратился в дуб высокий, младший - в ясень, а дочь - в трепетную осину.

Сама Эгле обернулась тёмной елью. С тех пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина. Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу. Чуть дохнет ветер - дрожат, точно от страха, мелкие листочки осины. А у дуба и ясеня стволы крепкие и твёрдые, как сердце верного человека. А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Эгле и про её детей.