Челыч (Шарапов Максим)

Сын лесной пушистой ёлки

И коня мохнатой чёлки,

Жил на свете Чёлыч шустрый,

Озорной и непослушный.

Маленький, всего с ладошку,

Жестким волосом поросший,

С голубичными глазами

И лохматыми ушами.

С детства, житель двух миров,

Знал он тайны всех лесов.

Навещая маму-ёлку,

Он играл в её иголках

С белкой и куницей быстрой.

Прятался от рыси хищной,

В лося шишками кидался

И потом дрожал, боялся.

Спрятавшись в отцовской гриве,

Он скакал с ним вместе в ливень,

В речке утренней купался,

И в траве густой валялся.

Почему все совы плоскомордые

Чёлыч был шалун большой.

Иногда в глуши лесной,

Лапками хватая ветки,

Крался он к своей соседке –

Дремлющей после охоты

И обеденной икоты, -

Тетеньке сове-ушастой,

Хищноклювой и глазастой.

И пока та видит сны

На сучке большой сосны,

Чёлыч ей крыло щекочет,

И сова во сне хохочет,

Лапы сонно разжимает

И лицом себя роняет

Прямиком о землю «бух!».

И звучит по лесу «ух!».

«Ух!», кого-то отыщу!

«Ух!», кому-то отомщу!

Грозно по лесу летает,

Налетавшись, затихает

Где-нибудь в дубовой кроне…

В сон её тихонько клонит,

Но несчастная не знает:

Чёлыч рядом, подползает…

И теперь все наши совы

Плоскоморды и суровы,

От обиды нос крючком,

Уши острые торчком.

Дядя Леший

Так жил Чёлыч, подрастая,

Но судьба, подстерегая,

В миг один все изменила

И родителей лишила.

Ель, срубив под Новый год,

Лесники свезли в народ,

Положив в большие сани.

Папу выкрали цыгане.

Без родителей оставшись

Чёлыч загрустил. Однажды,

Сидя в беличьем дупле,

Лапки свесил и во мгле

Наблюдал, как вечер гаснет,

Предвещая всем ненастье.

Тут его заметил Леший,

За грибами мимо шедший,

Мшистой лапой поманил

И о жизни расспросил:

«Как тебя зовут, малыш?»

«Чёлыч. Только я не мышь,

Сын лесной пушистой ёлки

И коня мохнатой чёлки,

Я живу теперь один

Между сосен и осин».

Леший глазом заблестел,

Носом шумно засопел,

Чёлыча к себе прижал,

Успокоившись, сказал:

«Ты не плач, пушистый зверь,

Не один ведь ты теперь.

Дядя Леший все устроит,

К родственнице жить пристроит».

И по лесу зашагал.

Чёлыч мирно задремал,

А проснулся лишь в деревне,

На скамейке в доме древнем.

Там, среди травы сушеной,

Запахов корней толченых,

За обеденным столом

Леший говорил о нём:

«Ты, Вдова, прими зверушку,

Пусть она и не послушна,

Но тебе не помешает,

Мало ест и не кусает».

Не хотелось брать Вдове

Лишний рот кормить к себе,

Но и с родственником спорить

Знала, может больше стоить.

Вспомнилось, как год назад,

Что-то брякнув невпопад,

Разругалась она с Лешим

И послала его к Лешим.

А уже, дней через пять,

В лес пошла малину рвать,

Да об корень, вдруг, споткнулась

И случайно оглянулась,

А за ней легко и просто

Шли грибы с корову ростом:

Улыбаясь из-под шляп

И готовя мшистый кляп.

Тут Вдова как завизжала,

Да по кочкам поскакала,

По корягам через пни:

«Чтоб рассыпались они»!

Ну, а Леший потешался,

И довольный усмехался:

Отпустил Вдову домой

В синяках всю, но живой.

«Ладно, - согласилась баба, -

Услужить кузену рада

Я всегда. И Чёлыч твой,

Поживет пусть год-другой.

Комаров пусть только ловит

Их и ест. Не прекословит

Мне и челяди моей

Из предметов и зверей».

Волшебный подарок

Обо всем договорившись,

От стола посторонившись,

Леший к Чёлычу прильнул,

На прощание шепнул

На ухо, понизив голос:

«Я тебе волшебный волос,

Вот, на лапку повяжу

И про тайну расскажу.

В доме правит Домовой,

В водоёмах – Водяной,

А для всякой шерсти свой

Мой подарок – Шерстяной!

Волос этот не простой,

В нем секрет души живой,

Что жила когда-то в шкурах,

В шапках меховых и шубах,

Все, кто был людьми убит,

И в одежду перешит,

Или шкурой на пол брошен,

Оживет силен, взъерошен!

Нужно только волос взять,

К шерсти старой привязать,

И сказать пароль такой:

«Возвращайся к нам живой!»

Злобные соседи

Леший со Вдовой простился

И за дверью растворился,

А хозяйка, ведьма злая,

Раздраженья не скрывая,

Заявила, пнув ногой:

«Ты, уродец шерстяной,

Здесь как хочешь выживай,

Но ко мне не приставай».

И ушла греметь посудой,

Разразившись бранью грубой.

И остался Чёлыч в доме

Старом, страшном, незнакомом…

Кот, мохнатый прохиндей,

Главный в доме был злодей.

На печи весь день валялся

И над всеми издевался.

Без волшебных поручений

Он ленился, ел печенье,

Дергал Филина за хвост

И на Чёлыча, прохвост,

Сваливал все прегрешенья,

И смотрел как Филин в мщенье,

Клювом Чёлыча трепал,

И как мышь его таскал.

Или у метлы летучей

Прутья грыз, ломая сучья.

А когда от боли вскрикнув,

Та замахивалась вспрыгнув,

Хитро щуря желтый глаз,

Кот указывал на лаз,

Между печкой и стеной,

Где жил Чёлыч, всем чужой.

Шерстяной отвязался

Иногда, от всех скрываясь,

Чёлыч прятался в сарае,

Где к обеду мух глотал,

А потом тревожно спал.

И однажды Шерстяной

Отвязался сам собой.

Бусинками глаз сверкнул,

Ручкой тоненькой взмахнул,

Чёлыча ударил в нос

И серьёзно произнес:

«Сколько можно унывать,

Издевательства прощать?

Или, от обид опешив,

Ты забыл, что молвил Леший?

Мы с тобой такая сила,

Что врагам твоим не снилась!»

Чёлыч, обомлев чихнул,

И случайно волос сдул.

Тот и вскрикнуть не успел,

Как под потолок взлетел,

И планируя в испуге,

Выгнув скрюченные руки,

Рот от ужаса разинув,

Приземлился в паутину,

Где, дожевывая муху,

Челюстями чавкнув глухо,

Паучище многолапый

Повернулся к жертве слабой.

Чёлыч из последних сил

В ужасе на стул вскочил,

А со стула прыг на шкаф,

К паутине подбежав,

Дернул лапками за волос

И с ним вместе, крикнув в голос,

Рухнул на пол, бок ушиб:

Волос к языку прилип.

Чёлыч волос отлепил,

На дощечку положил,

Чтоб просох на сквозняке,

От злодея вдалеке…

После этих испытаний

Чёлыч с Шерстяным друзьями

Стали. И решили вместе

Приучить всю нечисть к чести.

Филина на перья…

Шерстяной придумал первым,

Как врагам испортить нервы.

Ночью друга растолкал

И подробно рассказал:

«В доме над дубовой дверью

Голова большого зверя -

Кабана.  Его клыки

Помнят многие враги.

Ты меня к нему привяжешь,

Заклинанье тихо скажешь,

И на час ночной порой

Станет голова живой!

По ночам противный Филин,

Пучеглазый, в крыльях пыльных,

На носу кабаньем спит,

Да еще вовсю храпит.

Голову мы оживим,

Да как Филину вонзим

Клык в доверчивое тело,

Чтобы получил за дело».

Утром, завтракая мышью,

На башке с упругой шишкой,

С раной на боку большой

Филин говорил с тоской:

«Чудеса у нас творятся.

Я хотел бы ошибаться,

Но кабанья голова,

Что давно была мертва,

Ночью в бок мне клык всадила

С жуткой и свирепой силой.

Да при этом ухмылялась,

Глазом щурилась, кривлялась.

Я от ужаса свалился

На пол, к печке покатился.

Кочерга, не разобрав,

Извиваясь, как удав,

Думая врагов вторженье,

Размахнувшись в раздраженье,

Так заехала мне в лоб…

Заржаветь скорей ей чтоб!»

«Брось ты, Филин, заливать!

Ты, наверно, браги – хвать

На ночь глядя полстакана,

Захмелев, свалился пьяный,

Перья выдрал на боку

И расшиб себе башку!», -

Потешался наглый кот,

Молоко вливая в рот.

Про кота подумав – «псих»,

Филин, между тем, притих.

С головы кабаньей съехал,

Спать на кухню переехал.

Медвежьи тапки

После этого скандала

Чёлыч, продрожав немало,

Потихоньку стал смелей.

Шерстяной ему скорей:

«Надо проучить кота -

Нету хуже здесь скота.

Чтобы этот злой Барсилий

Знал – и на него есть сила!

У хозяйки нашей тапки

Не из старой рваной тряпки –

Тапки из медвежьих лап,

Был владелец их не слаб.

Тапки эти ты седлай,

Заклинаньем оживляй,

И они, обиды вспомнив,

Взгреют в доме всех по полной!»

К ночи дом угомонился,

Чёлыч в тапке разместился.

Шерстяного привязал,

Слов волшебных нашептал.

Скрежетнув когтями в пол,

Тапки вспрыгнули на стол,

Со стола на печь скакнули,

И Барсилия скребнули

Коготком за длинный хвост.

Мутный глаз открыл прохвост

И от страха так взмяучил,

Что у дров полезли сучья!

Печка старая вздохнула

Так, что даже дом встряхнуло.

Филин, в нехороших чувствах,

Спрятался под стол в капусту.

Кот же бросился на кухню,

Где с посудной полки рухнул,

Все тарелки перебил,

Щи на Филина пролил.

И метла, ломая прутья,

Тоже нагоняла жути:

Поддавала в зад коту,

Чтоб не затевал вражду.

И волшебные часы

Маятником, да в усы.

И летел кот в стену лбом,

А часы довольны: «Бом»!

Даже злобная Вдова,

Выпучившись как сова,

Обалдев от потрясений,

Визга, криков и движений,

Еле оседлав метлу,

Ломанулась сквозь золу.

Залетев в трубу печную,

Там застряла, плоть тугую

Расцарапав об кирпич,

И заёрзала как дичь,

Угодившая в капкан,

Что для ведьмы просто срам.

От испуга задрожав,

Домочадцы скрылись в шкаф.

Чёлыч же, как буйный вихрь,

В тапке буром мчит на них!

Тапки встали на дыбы

В предвкушение борьбы,

Когти занесли большие,

Острые, почти стальные.

Тут Вдова в трубе завыла,

У зверей в душе заныло,

Ирокезом встала шерсть

И подумали все: «Жесть!»

Чёлыч тапки осадил,

Шерстяного пропустил

И его подвижный друг,

Что есть силы, крикнул вдруг:

«Все запомните теперь,

Кочерга и всякий зверь,

Чёлыч ваш теперь хозяин,

А иначе каждый знает,

Как расправимся мы с ним:

Перья, шкуру повредим!»

Зверский тапок об пол стукнул,

А кабан на стенке хрюкнул.

«Это что за тип кричит,

Нам расправою грозит?», -

Филин у Кота спросил.

Кот в ответ лишь пробасил:

«Если этот доходяга

Заварил такую брагу,

Кто ж тогда другой, мохнатый,

Что медвежьей правит лапой…»

Кто в доме хозяин

И с тех пор, как всё случилось,

Многое переменилось:

Чёлыч жил в уютных тапках,

Кот к нему на мягких лапах

Регулярно подползал,

И услужливо лизал,

Шерсть от крошек, вычищая.

Филин, крыльями махая,

Отгонял противных мух,

И выщипывал свой пух,

Чтобы Чёлыч на перинах

Спал, посапывая мирно.

После страшного стыда

Стала и Вдова не та:

Выпив банку валерьянки,

Вывернулась на изнанку.

Ей подумалось, что Леший,

Пусть слегка и сумасшедший,

Чёлыча ей подселил,

Чтобы тот за ней следил.

И всю злость вдруг растеряла,

Звать уродцем перестала,

Лакомством кормила с рук,

Говоря: «Пушистый друг»!

Иногда, на всякий случай,

Чёлыч, с видом самым скучным,

Разъезжал по дому в тапках,

Так, для большего порядка…